«Это удивительная история. Эта семья прожила много десятков лет вместе. И за это время они умудрились не обсудить самые важные темы — откуда взялся человек, кто он и даже как его зовут», — недоумевает теперь Наталья, единственный человек в своей семье, готовый говорить открыто о судьбах предках.

В тот вечер она узнала только часть семейных тайн. Но спустя год Наталья искала в интернете свои статьи и поиск по фамилии вывел на книгу «Не по своей воле», где историк Павел Полян описывает депортации в СССР. Там Наталья увидела, что её прадедушка был в НКВД не последним человеком — начальником отдела трудовых поселений.

Тогда Наталья была шокирована, хотя сейчас рассказывает обо всём с иронией: говоря о работе прадедушки в магаданских лагерях, называет его офисным товарищем; разговоры с близкими о своём прошлом описывает как гастроли.

После первого потрясения Наталья захотела понять, как семья мирно существовала с таким противоречием: «Я стала думать, как же эти две половинки семьи — сын НКВД-шника и дочь расстрелянного и арестованного — встретились и сошлись».

Про расстрелянного прадеда Соломона Лагуна Наталья знала с детства. Для неё было очевидно, что всё это одна история, а не просто судьбы двух людей, оказавшихся по разные стороны баррикад внутри страны. Но как она выяснила в разговоре с живыми родственниками, никакой дилеммы у предыдущих поколений не существовало. Бабушка, дочь расстрелянного, испытывала к семье Конрадовых только благодарность. Другие члены семьи, казалось, не особо интересовались тем, куда и кого Конрадов отсылал и чем вообще занимался в НКВД. Но Наталию эта история привела к рефлексии.

«Сейчас я живу в Берлине. Мы смогли купить здесь квартиру, потому что продали квартиру в Москве. И она была у моей семьи благодаря Конрадову. Я отдаю себе в этом отчёт», — открывает Наталья мысль, которая пришла к ней недавно. Проданная квартира на самом деле досталась от родственников по линии репрессированного прадеда — на неё обменяли его жильё на Арбате. Но осталась семья врага народа в Москве во многом благодаря родству с Конрадовыми.

«Конечно, я шучу. Не то чтобы я стала отказываться от этой квартиры… даже не знаю, в пользу кого? — отвечает себе же Наталья. — Но неплохо осознавать, что я имею некоторое отношение к этой истории — и даже мой быт от неё зависит». Она была бы рада дискуссии по подобным вопросам, если бы об этом говорил ещё кто-то — иначе как найти ответ. Но мало кто готов: «Есть привилегированные семьи, которые пока не могут справиться с этим. Они вроде бы либералы, но понимают, что живут на этом свете, в этой квартире и с этим образованием, в том числе потому что их предки сделали то-то. А мне меньше важно, что обо мне подумают, потому что я не так сильно завишу от московского сообщества и истории моего прадедушки».

Сейчас Наталья живёт в Германии, стране, где, как принято думать, институт памяти и примирения развит. «Да, есть разница в том, что Россию никто не заставил ничего осмыслить, потому что она не проиграла, а выиграла. Но в вопросе, как быть человеку со своей семейной историей, разницы нет», — сравнивает Наталья себя, правнучку НКВД-шника, со знакомым немецким режиссёром, внуком нациста. Вопрос «что с этим делать?» они задают оба.

До Германии Наталья год жила в Израиле. В 2015 году она стала частью путинской алии — людей, которые приняли решение репатриироваться в Израиль в последние годы. Кажется, будто это побег не только от присоединения Крыма с участием военных, а также от нарастания антизападных настроений — но и от государства, в котором преемники её прадеда-НКВДшника пришли к власти.

Но Наталья высказывается против навешивания любых однозначных ярлыков: и на своих прадедов, и на всех потомков палачей и жертв, и на Россию. «Одна часть России утверждает, что мы круче всех, мы поставим памятник Калашникову и ура военной агрессии в Украине. Вторая часть говорит, что нам хуже всех, все любят Сталина и никогда все не будет хорошо. Так вот второе — это продолжение первого, имперской мысли о том, что Россия такая особенная», — делает вывод за три года взгляда со стороны Наталья.